Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые
усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд
белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Несмотря на светлый цвет его волос,
усы его и брови были черные — признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у
белой лошади.
Их лица, еще мало загоревшие, казалось, похорошели и
побелели; молодые черные
усы теперь как-то ярче оттеняли белизну их и здоровый, мощный цвет юности; они были хороши под черными бараньими шапками с золотым верхом.
Аркадий подошел к дяде и снова почувствовал на щеках своих прикосновение его душистых
усов. Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда, не
белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а
белая масса плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие
усы.
Был он ниже среднего роста, очень худенький, в блузе цвета осенних туч и похожей на блузу Льва Толстого; он обладал лицом подростка, у которого преждевременно вырос седоватый клинушек бороды; его черненькие глазки неприятно всасывали Клима, лицо украшал остренький нос и почти безгубый ротик, прикрытый
белой щетиной негустых
усов.
Подсели на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с широким, желтым и незначительным лицом, с длинным,
белым носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом на глаза так низко, что виден был только красный, тупой нос, редкие
усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
Самгин осторожно оглянулся. Сзади его стоял широкоплечий, высокий человек с большим, голым черепом и круглым лицом без бороды, без
усов. Лицо масляно лоснилось и надуто, как у больного водянкой, маленькие глаза светились где-то посредине его, слишком близко к ноздрям широкого носа, а рот был большой и без губ, как будто прорезан ножом. Показывая
белые, плотные зубы, он глухо трубил над головой Самгина...
Он очень торопился, Дронов, и был мало похож на того человека, каким знал его Самгин. Он, видимо, что-то утратил, что-то приобрел, а в общем — выиграл. Более сытым и спокойнее стало его плоское, широконосое лицо, не так заметно выдавались скулы, не так раздерганно бегали рыжие глаза, только золотые зубы блестели еще более ярко. Он сбрил
усы. Говорил он более торопливо, чем раньше, но не так нагло. Как прежде, он отказался от кофе и попросил
белого вина.
Румяное лицо человека с
усами побелело, он повернулся к лысому...
Сигару курил, стоя среди комнаты, студент в сюртуке, высокий, с кривыми ногами кавалериста; его тупой, широкий подбородок и бритые щеки казались черными, густые
усы лихо закручены; он важно смерил Самгина выпуклыми,
белыми глазами, кивнул гладко остриженной, очень круглой головою и сказал басом...
— Там — все наше, вплоть до реки
Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми
усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой в ней, он писал узоры в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту ходят, лень им золото поднять…
Поздно вечером к нему в гостиницу явился человек среднего роста, очень стройный, но голова у него была несоразмерно велика, и поэтому он казался маленьким. Коротко остриженные, но прямые и жесткие волосы на голове торчали в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые
усы, и губа казалась презрительно вздернутой. Одет он в
белый китель, высокие сапоги, в руке держал солидную палку.
Его
усы белее снега,
А на твоих засохла кровь!.
На одной из улиц с ним поравнялся обоз ломовых, везущих какое-то железо и так страшно гремящих по неровной мостовой своим железом, что ему стало больно ушам и голове. Он прибавил шагу, чтобы обогнать обоз, когда вдруг из-зa грохота железа услыхал свое имя. Он остановился и увидал немного впереди себя военного с остроконечными слепленными
усами и с сияющим глянцовитым лицом, который, сидя на пролетке лихача, приветственно махал ему рукой, открывая улыбкой необыкновенно
белые зубы.
Но впереди всех были дворяне и простые мужики с
усами, с чубами, с толстыми шеями и только что выбритыми подбородками, все большею частию в кобеняках, из-под которых выказывалась
белая, а у иных и синяя свитка.
Я подбежал к лежавшему, нащупал лицо. Борода и
усы бритые… Большой стройный человек. Ботинки, брюки, жилет, а
белое пятно оказалось крахмальной рубахой. Я взял его руку — он шевельнул пальцами. Жив!
Фигура Уляницкого в этот утренний час бывала, действительно, очень непрезентабельна: халат был замызганный и рваный, туфли стоптаны,
белье грязно, а
усы растрепаны.
А над тугим воротником с позументами, затянутое и налитое кровью, виднелось старое лицо с
белыми, как молоко,
усами.
Один старый шляхтич на сцене — высокий, с
белыми, как снег,
усами, — напоминал Коляновского до такой степени, что казался мне почти близким и знакомым.
Проведя в журнале черту, он взглянул на бедного Доманевича. Вид у нашего патриарха был такой растерянный и комично обиженный, что Авдиев внезапно засмеялся, слегка откинув голову. Смех у него был действительно какой-то особенный, переливчатый, заразительный и звонкий, причем красиво сверкали из-под тонких
усов ровные
белые зубы. У нас вообще не было принято смеяться над бедой товарища, — но на этот раз засмеялся и сам Доманевич. Махнув рукой, он уселся на место.
Блестели его волосы, сверкали раскосые веселые глаза под густыми бровями и
белые зубы под черной полоской молодых
усов, горела рубаха, мягко отражая красный огонь неугасимой лампады.
Морозно. Дорога
бела и гладка,
Ни тучи на всем небосклоне…
Обмерзли
усы, борода ямщика,
Дрожит он в своем балахоне.
Спина его, плечи и шапка в снегу,
Хрипит он, коней понукая,
И кашляют кони его на бегу,
Глубоко и трудно вздыхая…
«Кто бы эта такая? — подумала Лиза. — Женни? Нет, это не Женни; и лошадь не их, и у Женни нет
белого бурнуса. Охота же ехать в такую жару!» — подумала она и, не тревожа себя дальнейшими догадками, спокойно начала зашивать накрепко вметанную полоску китового
уса.
Коля Гладышев был славный, веселый, застенчивый парнишка, большеголовый, румяный, с
белой, смешной, изогнутой, точно молочной, полоской на верхней губе, под первым пробившимся пушком
усов, с широко расставленными синими наивными глазами и такой стриженый, что из-под его белокурой щетинки, как у породистого йоркширского поросенка, просвечивала розовая кожа.
Бритую хохлацкую голову и чуб он устроил: чуб — из конских волос, а бритую голову — из бычачьего пузыря, который без всякой церемонии натягивал на голову Павла и смазывал
белилами с кармином, под цвет человечьей кожи, так что пузырь этот от лица не было никакой возможности отличить;
усы, чтобы они были как можно длиннее, он тоже сделал из конских волос.
И думала о том, как расскажет сыну свой первый опыт, а перед нею все стояло желтое лицо офицера, недоумевающее и злое. На нем растерянно шевелились черные
усы и из-под верхней, раздраженно вздернутой губы блестела
белая кость крепко сжатых зубов. В груди ее птицею пела радость, брови лукаво вздрагивали, и она, ловко делая свое дело, приговаривала про себя...
Бек-Агамалов пожимал руки офицерам, низко и небрежно склоняясь с седла. Он улыбнулся, и казалось, что его
белые стиснутые зубы бросили отраженный свет на весь низ его лица и на маленькие черные, холеные
усы…
Люди закричали вокруг Ромашова преувеличенно громко, точно надрываясь от собственного крика. Генерал уверенно и небрежно сидел на лошади, а она, с налившимися кровью добрыми глазами, красиво выгнув шею, сочно похрустывая железом мундштука во рту и роняя с морды легкую
белую пену, шла частым, танцующим, гибким шагом. «У него виски седые, а
усы черные, должно быть нафабренные», — мелькнула у Ромашова быстрая мысль.
Росту в нем без малого девять вершков, лицо
белое, одутловатое, украшенное приличным носом и огромными, тщательно закрученными
усами; сложенье такое, о котором выражаются:"на одну ладонку посадит, другою прикроет — в результате мокренько будет"; голос густой и зычный; глаза, как водится, свиные.
Он еще бодр и свеж; волосы с проседью, щеки румяные,
усы нафабрены, сюртук нараспашку,
белая жилетка.
Красивый худощавый брюнет, с длинным, сухим носом и большими
усами, продолжавшимися от щек, метал банк
белыми красивыми пальцами, на одном из которых был большой золотой перстень с гербом.
Лицо у него было очень румяное, с
белыми a la Nicolas I [Как у Николая I (франц.).] подвитыми
усами,
белыми же, подведенными к
усам бакенбардами и с зачесанными вперед височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах.
Ямщик перегибается с козел, чтобы отстегнуть волчью полость.
Усы у него
белые от инея, на голове большая шапка с павлиньими перьями. Глаза смеются.
Помимо отталкивающего впечатления всякого трупа, Петр Григорьич, в то же утро положенный лакеями на стол в огромном танцевальном зале и уже одетый в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали; лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого в одной стороне рта сочилась
белая пена; подстриженные
усы и короткие волосы на голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе руки, сжатые в кулаки, как бы говорили, что последнее земное чувство Крапчика было гнев!
Помню тягостный кошмар больницы: в желтой, зыбкой пустоте слепо копошились, урчали и стонали серые и
белые фигуры в саванах, ходил на костылях длинный человек с бровями, точно
усы, тряс большой черной бородой и рычал, присвистывая...
Наружности он был богатырской: высокий и стройный, с румяными щеками, с
белыми, как слоновая кость, зубами, с длинным темно-русым
усом, с голосом громким, звонким и с откровенным, раскатистым смехом, говорил отрывисто и скороговоркою.
Вдруг шагах в двадцати от меня из подъезда гостиницы сходит на тротуар знакомая фигура: высокий человек с
усами, лаковые сапоги, красная рубаха, шинель внакидку и
белая форменная фуражка.
Коляска подкатывала к крыльцу, где уже стояли встречавшие, а в коляске молодой офицер в
белой гвардейской фуражке, а рядом с ним — незабвенная фигура — жандармский полковник, с седой головой, черными
усами и над черными бровями знакомое золотое пенсне горит на солнце.
Услышав знакомый голос, девочки вскрикнули, зарыдали и бросились в переднюю. Панауров был в роскошной дохе, и борода и
усы у него
побелели от мороза.
И руки у всех были дворянские,
белые, большие, с крепкими, как слоновая кость, ногтями; у всех
усы так и лоснились, зубы сверкали, а тончайшая кожа отливала румянцем на щеках, лазурью на подбородке.
За обедом Литвинову довелось сидеть возле осанистого бель-ома с нафабренными
усами, который все молчал и только пыхтел да глаза таращил… но, внезапно икнув, оказался соотечественником, ибо тут же с сердцем промолвил по-русски:"А я говорил, что не надо было есть дыни!"Вечером тоже не произошло ничего утешительного: Биндасов в глазах Литвинова выиграл сумму вчетверо больше той, которую у него занял, но ни только не возвратил ему своего долга, а даже с угрозой посмотрел ему в лицо, как бы собираясь наказать его еще чувствительнее именно за то, что он был свидетелем выигрыша.
Горбоносый камнелом расправил
усы и бороду
белыми, в известке, руками, — на указательном пальце его левой руки светлый серебряный перстень, очень тяжелый, должно быть.
За спиной старика стоит, опираясь локтем о камень, черноглазый смугляк, стройный и тонкий, в красном колпаке на голове, в
белой фуфайке на выпуклой груди и в синих штанах, засученных по колени. Он щиплет пальцами правой руки
усы и задумчиво смотрит в даль моря, где качаются черные полоски рыбацких лодок, а далеко за ними чуть виден
белый парус, неподвижно тающий в зное, точно облако.
Старик замолчал, зажег трубку, — в неподвижном воздухе повисло
белое облако сладкого дыма. Вспыхивает огонь, освещая кривой темный нос и коротко остриженные
усы под ним.
— Джигит! — ответил он, улыбнулся мне, показав
белые ровные зубы из-под черных
усов, и поправил рукой выбившуюся челку моей лошади. — Джигит! — еще раз похвалил меня и, кивнув головой кверху, сказал: — Там!
Однажды в Тамбове Илья Иванович Ознобишин привел на репетицию изящного мужчину средних лет с проседью на висках и с
белыми ниточками в красивых, выхоленных, коротко подстриженных
усах.
И ушёл. Взглянув вслед ему, Евсей увидел в лавке пожилого человека без
усов и бороды, в круглой шляпе, сдвинутой на затылок, с палкой в руке. Он сидел за столом, расставляя чёрные и
белые штучки. Когда Евсей снова принялся за работу — стали раздаваться отрывистые возгласы гостя и хозяина...
Одно время в лавку стал заходить чаще других знакомых покупателей высокий голубоглазый студент с рыжими
усами, в фуражке, сдвинутой на затылок и открывавшей большой
белый лоб. Он говорил густым голосом и всегда покупал много старых журналов.
Прежде всего он надел на голову парик с пробором и с двумя вихрами, похожими на рога, потом густо намазал лицо чем-то
белым и сверх
белой краски нарисовал еще брови,
усы и румяны.